НА СУДЕ С СЫНОМ И НЕВЕСТКОЙ.

Это событие произошло несколько лет назад в одном из столичных судов. Действующие лица: жена, муж и его мать. Зрители: публика в зале, судьи и несколько адвокатов. Предмет судебного разбирательства: старая, одинокая женщина, может, к тому же и больная, требует от своего единственного сына, мужчины в расцвете сил, здорового и крепкого, помогать ей, чтобы она могла достойно доживать свой век. Этого требуют неписаные законы человечности.

И действительно, женщина обратилась в суд, чтобы добиться справедливости. То есть обязать сына, инженера, занимающего хорошо оплачиваемую должность, содержать свою мать. Как и следовало ожидать, суд удовлетворил иск матери.

До этого момента ничего особенного вроде бы и нет. Обычный гражданский процесс, такой же, как масса других. Судьи, привыкшие к текучке, спешили перейти к другому иску, сочтя это дело решенным. Однако наш рассказ тут только и начинается.

Выслушав решение суда, замечательная невестка пришла в негодование; она находила вопиющей несправедливостью то, что ее муж в день получки будет приносить ей на несколько сотен меньше: ровно столько суд обязал сына выплачивать каждый месяц своей старой матери. И жена на глазах у всех начала кричать на свекровь, оскорблять ее и обвинять в жадности.

Присутствующие, ошеломленные подобной выходкой, с презрением следили за ней. Суд в конце концов, конечно же, вынужден был призвать ее к порядку. Взоры людей обратились теперь на мужчину.

Многие его осуждали за такое недостойное отношение к матери, другие сочувствовали ему, понимая, что он просто попал под твердый каблук, сам же он хранил молчание. И, если бы в эту минуту они все втроем покинули зал, дело на том бы и завершилось, оставив у присутствовавших горький осадок лицезрения случая, не делающего чести человеческой природе.

А же что творилось в душе у старушки? Она еще никогда не была в суде. Вглядывалась в лица сидящих в зале, смотрела на судей ⸺ и у всех читала однозначный укор ее сыну. И тут ей стало мучительно больно за его позор. Внутри у нее что-то перевернулось: она не хотела, чтобы дело заканчивалось вот так, не хотела, чтобы эти чужие люди считали ее сына ничтожеством, подлецом. И попросила слова, чтобы защитить его от таких несправедливых обвинений:

— Простите меня, пожалуйста, — начала она, — но только не думайте, что мой сын плохой, прошу вас. Я его знаю лучше всех. Он со мной бесчеловечно не поступал, и я не жалуюсь суду на него. Я бы и вовсе не стала подавать в суд, если бы он не надоумил меня. И сейчас поймете почему.

В зале воцарилась тишина. Инженер обреченно опустил голову, тогда как его жена, мгновенно успокоившись, стала внимательно слушать.

— Я простая женщина, — продолжила старушка, набравшись храбрости. — Много и тяжело работала, чтобы выжить и поставить его на ноги. Времена тогда ведь были тяжелые, шла война. А я всю жизнь жила одна, мужа у меня никогда не было. И сейчас поймете почему.

Сын всегда прекрасно относился ко мне: он был молодец, слушался меня, учился изо всех сил, чтобы выбиться в люди, да и умницей был редкостным, с этим не поспоришь. А потом, когда вырос, стал работать и заботиться обо мне. А когда женился, я думала, что смогу помогать им по дому, сидеть с детишками. Я ведь приучена к труду. Но скоро поняла, что невестка со мной места себе не находит, хотя жилье у них было хорошее, вместительное. Что же касается детей… она не захотела их рожать.

Какое-то время я терпела ее издевательства. Ничего ему не говорила. Видела, что он работает, всегда занят. Знала, что на работе его уважают, и радовалась за него. Я не хотела его расстраивать.

Впрочем, с ним невестка вела себя по-другому. А он утром уйдет и возвращается только вечером. Иногда ездил по командировкам. И мы тогда оставались с невесткой одни, она же не работает. Похлопотав на кухне, я забивалась в своем уголочке, чтобы не раздражать ее ничем. Целыми днями молчала, думала, авось наладится. Но ничего не налаживалось.

Не буду вам рассказывать всего, что было. Достаточно того, что через какое-то время между ними начались ссоры. А причиной была я. В конце концов они даже скрывать это от меня перестали. Для невестки главным были деньги. И она однажды заявила: «Или я, или твоя мать! Выбирай!»

Тут невестка под враждебными взглядами зала опустила глаза.

— Короче, — продолжила старушка, — больше я терпеть этого не могла. Сын любил ее и из-за меня не захотел бы с ней расставаться. Конечно, я другой жены хотела бы для него. Но что я могла сделать? Нашла себе где-то комнатушку и ушла от них.

Какой же одинокой я стала чувствовать себя теперь! Работать больше не могла: я ведь уже старая. Но все равно не сидела сложа руки: то найду связать что-нибудь, то заштопать, лишь бы душу отвести. А к ним домой ходила редко.

Сын, ничего не могу сказать, мне помогал. Но она знала, сколько он получает. И скоро стала требовать у него отчета, на что он тратит деньги, и тут пошли скандалы. Тогда, решив, что так будет лучше, сын и попросил меня пожаловаться в суд. Чтобы жена ему нечего не могла сказать, потому что, если так решит закон, он по-другому поступать не сможет. Но только, увидев, как вы на него все смотрите, я уже пожалела, что его послушалась.

Вы не подумайте, что он плохой. Может, я и не стала бы вам этого говорить, но у меня сердце оборвалось, когда я услышала, как тут кричит его жена.

Старушка немного поколебалась в нерешительности. Затем смахнула слезы дрожащей рукой и, словно припоминая что-то давнишнее, с явным чувством облегчения стала рассказывать дальше:

— Я хотела бы рассказать вам еще кое-что… о чем до сих пор еще никому не говорила. Даже сыну, потому что не хотела его огорчать.

Мне было, кажется, лет 18, точно не помню. Нас у родителей была целая орава. И вот однажды пошла я в лес за хворостом, и вдруг слышу какие-то всхлипы. Сначала испугалась, не зная, что это, и бросилась оттуда бежать. Но потом поняла: это ребенок. Ему было всего несколько недель. И вокруг ни души. Что же делать? Я взяла его на ручки, и он перестал плакать. И так, с вязанкой хвороста за спиной и ребенком на груди, я пошла домой.

На опушке леса остановилась. Мне стало страшно. Положила его на землю, а он тут же еще хуже заплакал. Я бросилась наутек, чтобы не слышать этого. Но скоро остановилась: его плач преследовал меня по пятам. Возвращаюсь. А он смотрит на меня такими умоляющими глазами, что я не смогла оставить его там.

Дома, увидев меня, папа остолбенел. Потом стал кричать, чтобы я отнесла ребенка куда хочу, что он ему не нужен. Папа был суров и неумолим. И, видя, как я жалею его, он заподозрил неладное. Подумал, что он мой, а я взяла и скрыла от него правду. Может, он в этот день еще и выпил, потому что бросился с кулаками и на маму, и на меня. Тогда на мне живого места не осталось.

Я стала привязываться к ребенку и не знала, что дальше делать. В конце концов решила взять его и уйти из дому. «Будь что будет!» — сказала я себе.

Мне было нелегко! Меня нигде с ребенком принимать не хотели. Бросить его — я этого уже не смогла бы пережить. А сказать, что ребенок не мой, было как-то неудобно. Да и кто бы мне поверил? Наконец нашла добрых людей, которые приняли меня с ребенком, и готова была идти работать, если бы они этого потребовали, лишь бы прокормить себя и ребенка и иметь крышу над головой.

Растила я его одна. Хорошенькой не была. Да и кто стал бы смотреть на меня, несчастную нищую женщину с «довеском на руках»? Так что меня так никто и не позвал замуж. Зато у меня был он, мое солнышко! И вырос таким молодцом, вы же сами видите!

Тут старушка осеклась и замолчала. Больше она не могла говорить. Слезы душили ее. Она смогла добавить только одно:

— Если этой женщине так жалко куска хлеба, который дает мне сын, я заявляю, что больше не хочу получать от него ничего, и забираю свое заявление назад…

В зале повисло молчание. Люди тайком утирали слезы. Вот и весь рассказ.

Сын в избытке чувств подошел к старушке и уткнулся лицом в ее грубые ладони. Жена, придя в замешательство, встала и вышла из зала. Не знаю, останется ли она жить с мужем, который будет приносить ей на несколько сотен меньше, но твердо знаю одно, что ребенок, найденный в лесу, уже не сможет жить отдельно от старушки, бывшей для него такой хорошей матерью.

Перевела с румынского Зинаида Пейкова

Mărturie Athonită (Афонское свидетельство)