Блог клуба - Идём в музей.

Это совершенно правдивый рассказ о том, как Одиноковы хотели из канадской провинции Нью-Брансуик добраться к дочке во Флориду на Рождество...

Вообще-то говоря, Фредериктон появился позже.
А сперва был Галифакс, из которого авиакомпания обещала прямым рейсом доставить нас в Форт-Лодердэйл, что находится, как известно, в южной Флориде.
Однако это было бы слишком удобно, чтобы быть правдой. Поэтому, когда West Jet за месяц до вылета оповестил нас об отмене рейса, мы с Маргаритой понимающе переглянулись, довольные проявленной интуицией, и убедившись, что авиакомпания обещает вернуть деньги, срочно переключились на более надёжную Эйр-Канаду.
Эйр-Канада предложила перелёт в Форт из более удобного нам Сент-Джона, но уже не прямым рейсом, а кривым - через Монреаль.
При отсутствии каких-либо прямых рейсов в нынешнее Рождество мы были вынуждены согласиться и на такой вариант.

За пару недель до Нового года Эйр-Канада прислала нам любезное уведомление, в котором оповещала, что обратный рейс из Форт-Лодердэйла в Сент-Джон они вынуждены отменить из-за закрытия после Нового года аэропорта Сент-Джон, в связи с возникшей его нерентабельностью.
Вот так в наших планах и появился аэропорт Фредериктон.
Это было менее удобно по расстоянию (160 км от дома), но за неимением альтернативы пришлось согласиться.
Вылет был запланирован на шесть тридцать утра, поэтому выехать нам пришлось глубокой ночью.
Прибыв в аэропорт ко времени заявленной регистрации, мы сразу заподозрили неладное.
Здание аэропорта тонуло в темноте. Действительно, как поведал выплывший из темноты секьюрити в маске, аэропорт не работал из-за отсутствия электричества.
Несколько неясных силуэтов слонялось в потёмках по аэровокзалу в поисках скамеек.
И только блестящие белизной туалеты были великолепно освещены вспомогательным генератором.

Вскоре к немногочисленным пассажирам вышел смущённый мужчина, руководитель служб аэропорта, который объяснил, что причина аварии ему непонятна
(а ведь наверняка где-то просто выбило предохранитель), и что он уже сообщил в городскую электрическую компанию о возникших неполадках.
Однако (в связи с рождественскими каникулами) электрический диспетчер пока не организовал выезд дежурной бригады, поскольку не может никого из этой бригады разыскать. Руководитель аэропорта предложил всем нам наполниться терпением и вместе с ним надеяться на успешный поиск электрика, который, по его мнению, рано или поздно обязательно должен обнаружиться.
А самолет до Монреаля, порадовал он пассажиров, уже давно готов к вылету!
И, можно сказать, с нетерпением бьёт шасси о взлётную полосу.


Мы погрузились в задумчивое ожидание, с надеждой встречая каждый подъезжающий к аэропорту автомобиль,
рассчитывая на то, что это, наконец, прибыла аварийная служба.
Тем временем наш стыковочный борт из Монреаля улетел без нас, а Эйр-Канада, извинившись за недоразумение, эффективно пересадила нас на завтрашний девятичасовой рейс, благородно сохранив за нами забронированные места.
Ещё через час снова появился начальник аэропорта и с удовольствием сообщил, что электрики нашлись.
Правда, в связи с праздниками, они не могут проявить ожидаемой от них мобильности и прибудут в аэропорт после обеда,
поэтому рейс наш откладывается до семи часов вечера.

Рассудив здраво, что плохая определённость всё же лучше хорошей неопределённости, мы решили вернуться домой, чтобы поспать хотя бы пару часов и перекусить,
а потом вернуться обратно.
К шести вечера выспавшиеся и полные оптимизма мы снова прибыли в аэропорт города Фредериктон.
Паркуя авто, мы с удовольствием отметили хорошую работу электриков.
Аэропорт сиял яркими огнями, напоминая неказистую, но вполне прилично украшенную рождественскую ёлку.
Настроение было приподнятым. Регистрация на борт прошла в бодром предновогоднем темпе.
Служащие были как всегда предупредительны, вежливы и хохмили по поводу ночного происшествия.
Вскоре наш пассажирский коллектив собрался в зале вылета, прислушиваясь к голосу стюардессы, которая вот-вот должна была объявить посадку.
Но… время шло, а нас никто не приглашал. Наступило уже восемь часов вечера.
Какая-то суета возникла за стойкой, у которой предполагалась посадка.
В зал вышла рослая и по-канадски румяная стюардесса, которая весело поведала нам о том, что рейс задерживается из-за того, что в самолете обнаружилась нехватка кислорода. Того самого, который накачивает сброшенные с потолка маски индивидуального дыхания при разгерметизации салона.
Все дружно рассмеялись. После ночной темноты это не выглядело слишком драматично.
Тем более, что румяная сотрудница сообщила - кислород нам скоро доставят со склада.
И предложила пассажирам с пользой для себя провести появившееся у нас свободное время.

Нервничала, пожалуй, только одна невезучая супружеская пара, у которых улетал стыковочный рейс в Барселону.
Даже удивительно, как такой пустяк иногда способен изменить характеры людей.
Через час ожидания ещё один пассажир тоже несколько огорчился и был вынужден покинуть наше общество, поскольку его самолёт в Париж уже взлетал без него.
А румяная канадка продолжала нас развлекать. Выйдя в очередной раз к ожидающей её с нетерпением публике, она весело рассказала, что сегодня самолёт по-видимому, не полетит вовсе, так как доставленный нам кислород некому заправить.
В аэропорту не оказалось боеспособного механика, который имеет право совершить эту технологическую операцию.
Что произошло с несчастным специалистом, стюардесса из вежливости нам не сообщила, но, судя по её решительному тону, это был единственный механик во всём Фредериктоне, который что-то соображал в кислородном деле. Кому-то это, возможно, покажется смешным, но для канадцев, которые со школьных пелёнок знают, как трудно получить инженерную лицензию в этой стране, дефицит допущенных до столь ответственного дела специалистов вовсе не выглядит чем-то удивительным.

Рейс был аннулирован, экипаж строем покинул самолёт и, весело перешучиваясь, направился в сторону гостиницы.
А наша несколько обескураженная тусовка переместилась обратно к стойке регистрации в надежде хотя бы перерегистрироваться на утренний рейс до Монреаля.
Ещё три человека дезертировали из нашего коллектива, доложив, что они вынуждены отказаться от поездки в Сидней и Дубаи.
Но большинство пассажиров демонстрировало высокий уровень жизнестойкости и оптимизма.
Маргарита незамедлительно погрузилась в интернет в поисках приличного городского отеля для ночёвки.
Ранее забронированный отель в Монреале безнадёжно пропадал.
И в тот самый момент, когда ещё два пассажира стали проявлять неоправданную нервозность, сотрудник Эйр-Канады на стойке регистрации вдруг радостно объявил, что борт наш всё же полетит! Хотя и с небольшим опозданием.
А именно - его вылет состоится в одиннадцать вечера, поскольку специалист по дозаправке кислорода уже находится в пути и ожидается в аэропорту часа через два.
Вы удивитесь, но специалист летел к нам из Монреаля на встречном рейсе и уже, по словам сотрудника авиакомпании, был в воздухе.
А чтобы мы не волновались, добавил он, и не подумали чего плохого, то в качестве гарантии произведённой им работы, инженер этот полетит обратно в Монреаль вместе с нами тем же отремонтированным им бортом.

Короче говоря, мы повторно прошли процедуру регистрации и досмотра багажа.
Это было несложно. Сотрудники аэропорта подмигивали нам, как старым знакомым, и всячески стремились сделать наше пребывание в зоне их ответственности лёгким и приятным. Переместившись в зал вылета мы стали ждать обещанного на одиннадцать часов вечера вылета.
Однако около десяти у стойки вновь появилась румяная рыжеволосая стюардесса. На этот раз её улыбка была до ушей.
- Дорогие друзья, - обратилась она к нашей уже сплотившейся компании. - В то, что сейчас я вам скажу, вы не поверите, настолько это смешно.
Сегодня мы не полетим вовсе, наш рейс откладывается до завтра.

Одна сентиментальная старушка поинтересовалась, что же случилось с тем самолётом, на котором к нам летит спасительный механик.
Однако выяснилось, что дело вовсе не в механике, который, судя по всему, уже подлетал к Фредериктону. Дело на этот раз было в экипаже.
Узнав, что из-за отсутствия механика рейс отменяется, экипаж отправился в отель.
Но по пути к нему пилоты закономерно решили посетить местный бар. Ведь в эти рождественские дни даже лётчики имеют право на отдых и какие-то поблажки.
И к тому времени, когда их разыскали с известием о вылетевшем на помощь механике из Монреаля, экипаж уже успел несколько нагрузиться виски.
Я уверен, что бедолаги были бы рады лететь и, скорее всего, сделали бы это даже быстрее, чем находясь в трезвом состоянии.
Но строгие канадские правила регламентации допуска не позволяли доверить им штурвал нашего лайнера.

Привычным маршем мы вновь покинули зал посадки и перешли в зал регистрации, чтобы переоформить билеты на утро.
Рейс был повторно аннулирован, начался возврат багажа.
И ещё два молодых человека заявили, что не видят ничего смешного в происходящем, потому что безнадёжно опаздывают на свои рейсы в Европу.
Они покинули аэровокзал с угрюмыми лицами под осуждающие взгляды оставшихся пассажиров.
Сентиментальная старушка трезво рассудила, что с таким негативным темпераментом в Европе им делать всё равно нечего, чем вызвала наше общее согласие.
Процесс новой регистрации был прерван через полчаса, когда телефонный звонок вновь изменил ситуацию в нашу пользу.
Почтително выслушав начальника, сотрудник Эйр-Канады в очередной раз одарил нас лучезарной улыбкой и с удовольствием разорвал только что оформленные на завтра посадочные талоны.
- Друзья, - сказал он самым проникновенным голосом, на который только способен ночной авиационный менеджер. - И всё-таки вы летите сегодня!
И полетите вы на том самолете и с тем самым экипажем, который сейчас везёт к нам механика.
Правда, произойдёт это не раньше, чем механик сделает свою работу, - остудил он общее возбуждение.

Механик приземлился и со своим делом справился оперативно и качественно, как и подобает канадскому лицензированному инженеру.
В последующие двадцать минут регистратор заново распечатал посадочные талоны на ожидающий нас рейс.
После чего мы в очередной раз сдали багаж и опять устремились на посадку.
И уже здесь, на посадке, мы получили прощальный дружеский пинок от аэропорта Фредериктон.
Взглянув на наши посадочные талоны, сотрудник секьюрити на индивидуальном контроле безапелляционно заявил, что не может пропустить по одному и тому же имени столь разных на лицо персон, какими являемся мы с Маргаритой.
Действительно, мы тут же убедились, что нам выдали оба талона на моё имя!
Маргарита побежала на регистрацию, надеясь застать там выдавшего талоны оператора,
а я остался ждать её в зале посадки, раздумывая над превратностями судьбы...

И в это время выключился свет.

Рассказ из книги ростовского адвоката Владимира Лившица о том, как еврейская община Ростова в конце 80-х годов прошлого века выгоняла сапожников из здания синагоги.

Сейчас все знают, где в Ростове находится синагога. А в то, теперь уже далекое, социалистическое время предложение пойти в синагогу означало пойти попить пива. Дело в том, что на углу Газетного и Баумана за покосившимся деревянным забором находилась пивная, которую держали грузины. Пивную называли синагогой.
Это был обыкновенный гадюшник, где продавалось разбавленное жигулевское пиво, но там можно было купить еще и сушеную рыбу. Такая роскошь выгодно отличала эту пивную от других, поэтому в синагоге всегда было полно народу. Кроме местных алкашей, там бывали и приличные люди. К последним, конечно, относился и я.
Мало кто знал, почему пивная называлась синагогой. Однако продвинутые в интеллектуальном отношении люди из числа приличных (в том числе, конечно, и я) знали, что примыкающее к забору пивной серое двухэтажное здание странного вида - это синагога, или бывшая синагога. Точно не знал никто - ни приличные посетители пивной, ни продвинутые в интеллектуальном отношении из числа приличных. В подвале здания какие-то люди шили обувь, что очевидно не было похоже на отправление религиозных обрядов. Массивная дверь здания всегда была заперта, никаких опознавательных знаков не было, свет никогда не горел. По этой причине здание синагоги или бывшей синагоги было окутано тайной.

Солдатская синагога.


В то время, будучи студентом юрфака, я стоял с кружкой пива, рассуждал с друзьями о глобальных проблемах бытия и не мог представить себе, что когда-то, через много лет, приоткрою тайну серого двухэтажного здания. А получилось это так.
Была перестройка. Все стало можно. Алкаши продолжали ходить к синагоге, а приличные люди и продвинутые в интеллектуальном отношении из числа приличных стали заниматься делом. К последним, опять же, относился и я. Я стал адвокатом.

И вот однажды позвонил мне человек, который представился председателем ростовской еврейской религиозной общины. Это был Иосиф Бакшан, или просто Йося.
Он минут сорок рассказывал мне о трудностях жизни вообще (я об этом знал) и еврейской в частности (это тоже не новость), о том, что денег нет (ну, это не ко мне), а в конце разговора сообщил, что хочет выгнать сапожников из подвала синагоги (это уже по моей специальности).
На следующее утро мы встретились с Йосей в синагоге. Но не в пивной, а в настоящей синагоге. Я уже много лет был евреем, но в синагогу попал впервые. Сначала я испытал благоговение, потом восторг и любопытство. Потом мне стало стыдно за себя, свое невежество, атеизм и пионерское прошлое.

Но - к делу. Йося снова много говорил, показывал справки, письма и протоколы. В конце концов стало ясно, что действующая уже полторы сотни лет община нигде не зарегистрирована, а потому ее юридически как бы не существует. Что касается здания синагоги, то оно, обозначенное литерой «А», состоит на балансе соседнего домоуправления, у которого некий Ростовобувьбыт или Обувьснабсбыт, в общем, сапожники, арендует помещение под обувной цех.

Солдатская синагога.


Не было ни субъекта, ни объекта, ни прав, ни обязанностей, ни синагоги, ни евреев!
Уже стало смеркаться, в синагоге зажгли свет. Я увидел расписанные орнаментом величественные стены зала, балкон, множество книг в золоченых переплетах, людей с кипами на головах. Некоторые из них тихо разговаривали между собой, другие, покачиваясь в молитве, разговаривали с Богом.
Все было на месте - и субъект, и объект, синагога, и евреи!
Я представил себе управдома со слесарем, раскачивающихся в молитвенном экстазе, и паспортистку, умиленно смотрящую на них с балкона. Бог был у них на балансе.
Видя мою задумчивость, Йося сказал, что обращался ко многим адвокатам, но помочь никто не смог. А от кого же еще ждать помощи... Хитрый Йося попал в цель, и я решил действовать!

Был составлен хитроумный и многоходовой план, суть которого заключалась в следующем: сначала мы регистрируем устав еврейской религиозной общины, становимся юридическим лицом. Потом мы оформляем право собственности на здание синагоги. После этого начинаем постепенно повышать сапожникам арендную плату до такой суммы, что они сами уйдут. Это займет примерно полгода. Вопрос гонорара, конечно, второстепенный, но его желательно решить в первую очередь, чтобы потом спокойно заняться решением первоочередных задач. Таков был мой план.
Йося от плана был в восторге, но, по его мнению, очередность решения вопросов следовало бы поменять. То есть решать сначала первостепенные вопросы (устав, собственность, сапожники), а потом второстепенные (например, гонорар). Я был, в принципе, согласен, но деньги вперед. Йося не возражал, но предлагал оплатить работу после ее завершения.
Когда спорят два приличных и продвинутых в интеллектуальном отношении человека, всегда можно договориться. Мы договорились о помесячной оплате, и каждый считал, что добился своего: Йося был рад тому, что ежемесячная оплата будет вдвое меньше, чем хотел бы я, а я понял, что моя работа продлится вдвое дольше, чем хотел бы он.

***

Моисей сорок дней сидел на горе, а потом передал евреям Тору, выбивая ее текст на камнях.
Первый в истории ростовских евреев Устав рождался на кухне хрущевской пятиэтажки и был выбит за неделю на раздолбанном «Ундервуде». Кстати, эта печатная машинка была привезена дедом как трофей из Германии, переделана под русский шрифт и подарена бабушке. Бабушка же печатала на ней, работая машинисткой в ЦК компартии Белоруссии. Бесстрастный «Ундервуд» стучал и на фашистов, и на коммунистов, и вот теперь ему выпала честь поработать на иудеев.

Устав состоял из нескольких глав и был очень похож на устав политической партии. Именно поэтому в отделе юстиции Ростовского облисполкома не возникло никаких возражений, и он был принят с первого раза.

В назначенный день мы с Йосей пришли в отдел юстиции получать свидетельство о регистрации ростовской еврейской религиозной общины. Йося надел традиционный хасидский сюртук и шляпу. Он очень волновался. Вместе с нами перед кабинетом стоял представитель баптистской церкви и тоже волновался. Это волнение объединяло конфессии.

Первым в кабинет вызвали баптиста. Когда за баптистом закрылась массивная дубовая дверь, Йося, будучи не в силах одолеть волнение, спросил, где тут туалет и, прихрамывая, побежал в конец коридора. В этот момент нас вызвали. Свидетельство выдавалось на руки только руководителю религиозного объединения, а Йоси не было. Я вытащил из кармана кипу, надел ее голову и вошел в кабинет начальника отдела юстиции.

Вдалеке я увидел ряд туловищ, выстроившихся за огромным столом. Поскольку мы с баптистами были первыми, кто после выхода Закона "О свободе вероисповеданий" решили свободно вероисповедоваться на официальной основе, сверху поступило указание вручать свидетельства торжественно.

Так оно и было. В центре стола одно из туловищ поднялось, и я услышал теплые слова о свободе религии и большой ответственности, которая в связи с этой свободой возлагается на меня, как на... э-э... раввина (так, кажется?) этого религиозного объединения. Со стороны это было похоже на обряд во Дворце бракосочетаний. Я однажды участвовал в таком. Мне предложили подойти к столу и расписаться. Я пошел к столу и уже с близкого расстояния узнал в некоторых туловищах бывших студентов юрфака и даже рассмотрел в их глазах изумление. Я старался держать лицо сообразно обстоятельствам. Они тоже. Начальник отдела юстиции вышел из-за стола, пожал мне руку и торжественно произнес:
- Поздравляю вас, товарищ Бакшан, желаю вам успехов на почве... - тут наши глаза встретились, он узнал меня и поперхнулся, забыв, на какой почве желает мне успехов. Я сдвинул кипу на лоб, как лихой палестинский казак, обозначая этим, что, мол, все в порядке, все свои, не пугайтесь.
-...на почве ортодоксального иудаизма, - тихо закончил начальник отдела юстиции Ростовского облисполкома и вручил мне свидетельство № 2.
Я быстро пошел к выходу, но в этот момент открылась дверь, и в кабинет вошел настоящий Иосиф Бакшан в широкополой шляпе.
- Вы к кому, товарищ? - спросил его кто-то из туловищ, но я вытолкнул Йосю грудью из кабинета.
Так ростовские евреи приобрели статус юридического лица.

***

Но это было только начало. Дальнейшее было похоже не на бракосочетание, а на семейную жизнь с тещей под одной крышей. Поставив Бога на баланс, ни управдом, ни водопроводчик никогда не задумывались о том, как ему живется в синагоге. Они вообще не знали о том, что такое синагога и для чего она нужна.
Но как только речь зашла о том, что эту синагогу нужно отдать, они сразу озаботились государственным интересом. Балансодержатель цепко держал здание и категорически не хотел разжимать пальцы.
Я проводил целые дни в архиве, собирая по крупицам сведения о том, как синагога очутилась на балансе домоуправления. До известных событий 1917 года в Ростове было три синагоги. Та из них, которая интересовала нас, была построена в 80-е годы XIX века на деньги общины специально для солдат-евреев Екатеринославского полка. Большевики закрыли все синагоги, а в 1922 году сдали часть здания солдатской синагоги еврейской общине в аренду. Через шесть лет договор аренды был расторгнут постановлением Андреевского райкома ВКП(б), а оставшаяся часть здания была отдана кукольным мастерским. Стены храма, до сих пор не знавшие кумиров, увидели и Кощея Бессмертного, и Бабу-ягу, и многое другое. Тогда же в подвале здания поселилась артель сапожников. Сразу после войны где-то там наверху вспомнили, что евреи тоже пострадали от фашистов. Появилось соответствующее мнение, и в бывшей солдатской синагоге разрешили отправлять естественные религиозные надобности, но только тихо. Официально никто ничего не отдавал и бумаг никаких не подписывал - просто не препятствовали тому, что евреи перекрыли крышу шифером, периодически ремонтировали фасад, платили коммунальные платежи, налог на землю. Ну, и свечи зажигали по субботам. Так потихоньку и жили.

Я предложил обратиться в суд. Но Йося, помолившись, сказал, что ему было видение и лучше не лезть на рожон, а вежливо попросить. Жизнь выработала два основных способа просить - за деньги или по знакомству. Для применения первого основного способа, как вам уже известно, средств не было. Следовательно, нужно было применять второй основной способ. Разведка донесла, что мать тогдашнего председателя горисполкома зовут Рахиль. Это уже было основанием для применения второго основного способа.
На нескольких страницах я описал историю здания синагоги, собранную в архиве, озаглавив это заявлением на имя председателя горисполкома. Из заявления было видно, что указанное здание строилось на деньги религиозной общины (см. приложения), предназначалось для отправления религиозных обрядов, потом необоснованно было отнято (см. приложения), потом было возвращено, но как-то не совсем, что с точки зрения устойчивости гражданского оборота и национальной политики партии идет вразрез. И вот теперь, в эпоху демократизации, гласности и свободы вероисповедании хотелось бы. Но не получается. Помогите решить вопрос.

Я записался на прием и взял с собой Йосю, попросив его надеть на себя самое религиозное одеяние, которое у него имеется. дело в том, что Йося в прошлой жизни был зубным техником и вне стен синагоги в обычной одежде не создавал впечатления глубоко религиозного человека. А именно такое впечатление необходимо было произвести на главу города.

Солдатская синагога.


И вот мы в огромном кабинете. Надо отдать должное Иосифу Бакшану - в его облике чувствовалась как минимум двухтысячелетняя скорбь еврейского народа. Он вел себя так, будто председатель горисполкома пришел к нему за советом о том, как правильно истолковать недельную главу из Торы. Он не проронил ни одного лишнего слова. Он был кроток, краток и корректен. Впрочем, мне тоже не пришлось много говорить, поскольку председатель, прочитав наше заявление, вдруг сказал, что в силу некоторых обстоятельств (что вы говорите?!) он очень интересуется историей еврейского народа и наша просьба ему близка и понятна. Не откладывая дело в долгий ящик, он в левом верхнем углу заявления написал наискосок резолюцию для начальника городского бюро технической инвентаризации: «Тов. Вейсенберг. Зарегистрируйте здание синагоги за Ростовской еврейской религиозной общиной. Подпись. Дата», - и отдал это мне в руки, чтобы сократить почтовый пробег.

Так должен чувствовать себя человек, который лег на операционный стол и приготовился К резекции желудка, а доктор дал ему таблетку и сказал, что теперь все будет в порядке. Мы молча вышли из величественного здания бывшего горкома КПСС, молча прошли квартал, остановились, и только потом Йося тихо попросил меня еще раз показать ему заветную бумагу с резолюцией. Я показал.
На правом глазу Йоси появилась скупая мужская слеза, а потом прохожие видели, как около кинотеатра «Буревестник» бородатый мужчина в странном длиннополом то ли сюртуке, то ли пальто, сдвинув на затылок шляпу, обнимал другого мужчину. Надо ж так напиться с утра!

***

Вы, наверно, подумали, что на следующий день синагога снова стала собственностью евреев? Меня ваша наивность просто удивляет.
Конечно, с начальником городского бюро технической инвентаризации тов. Вейсенбергом проблем не было. Он тоже наложил резолюцию для нижестоящего товарища, угостил чаем и пожелал успехов на почве ортодоксального иудаизма.
Но на этом действие таблетки закончилось. Нижестоящий товарищ, закрыв дверь кабинета, чтобы никто не слышал, широко улыбнулся и сказал:
- Что, жиды, здание получить захотели? Щас получите!
Я оценил откровенность нижестоящего товарища и указал на две резолюции его начальников.
- Да они такие же, как ты, - открыл мне глаза на мир нижестоящий товарищ и стал разъяснять, что для регистрации за общиной здания нужно сначала получить отвод земли под ним. Нормативной базы для этого еще нет, поэтому придется с годик подождать, потом оценить здание, потом, может быть, выкупить его, после этого ...
Не дожидаясь того, что будет после этого, я тоже широко улыбнулся и с употреблением ненормативной лексики разъяснил нижестоящему товарищу, где бы хотел видеть его лично, а также всех его близких родственников, круг которых определен федеральным законом.
Все! Будем судиться.

***

В действовавшем тогда законе о собственности была такая норма, в силу которой гражданин или юридическое лицо, не являющееся собственником, но добросовестно и открыто владеющее как собственник недвижимым имуществом не менее пятнадцати лет, приобретают право собственности на это имущество.
Те, кто не понял, могут вернуться к предыдущему предложению. А остальные поймут, что мы должны были доказать в суде тот очевидный факт, что еврейская община давно относилась к зданию синагоги как к своему. Доказывать этот факт я решил просто, но изящно.
Я попросил Йосю дать мне список потенциальных свидетелей того, что в течение последних пятнадцати лет - нет, лучше двадцати или тридцати лет - в синагоге молились, за синагогой ухаживали, как за собственностью, несли расходы на ее содержание и т.п. На следующий день Йося дал мне такой список. Но предупредил, что некоторые из списка непростые люди и разговаривать с ними буду я сам. У него нервы не в порядке и, вообще, больная нога.

В списке лиц, подлежащих вызову в судебное заседание, самым молодым был Михаил Моисеевич Варшавер 1919-го, насколько я помню, года рождения. Это милейший человек, с которым я легко договорился о встрече, хотя он так и не понял, зачем доказывать очевидное. Но, если надо...

С остальными было сложнее.
Старшее поколение помнит двух братьев Портных — Мишу и Яшу. Они действительно были портными, причем Яша пошивал в основном мужскую одежду, а Миша - женскую. Или наоборот. Я родился в то время, когда одежду, хоть и с трудом, можно было купить в магазине, поэтому не застал зенита славы братьев. Говорят, к Портным-портным записывались в очередь за полгода и по протекции. Оба еще в детстве приехали в Ростов из Румынии, были виртуозами своего дела, красивыми, вальяжными и сохранили такой характерный акцент, который не снился даже одесситам. Братья регулярно посещали синагогу, хорошо знали Тору и соблюдали субботу даже в те годы, когда за это могли и посадить. Яша к тому же прекрасно пел на древнееврейском языке и был кантором.

И вот я звоню Мише Портному.

- Здравствуйте, Михаил Иосифович, моя фамилия Лившиц, я адво...
- Я знаю...
- Тут такая ситуация со зданием...
- Я знаю...
- Очень хорошо. Я хочу, чтобы вы пришли в суд и...
- Я знаю...
- Замечательно! Вы придете?
- Я бы не ходил...
- Э-э... То есть вы не придете?
- Я бы не ходил...
- Простите, Михаил Иосифович, я не совсем точно уловил ваш ответ - вы не придете или вы да придете?!
- Я бы не ходил...

"Вот за это их нацию и не любят», - подумал я и хотел уже сказать Мише Портному то, что сказал бы ему любой нормальный казак из станицы Доломановской. Но сдержался из чисто тактических соображений. Сослагательное наклонение ответа меня сбивало с толку, но все-таки давало надежду.

- Михаил Иосифович, - продолжил я, - вы бы не ходили, если бы что?
- Мало ли что...
- Ну, например?
- Мало ли что... Сейчас такое время.
- А какое сейчас время? Раньше было по-другому? Вам каждый день синагоги раздавали?
- Когда нужно быть?
- Завтра в десять в синагоге... Вы придете?
- Я подумаю...

Меня предупредили, что по какой-то причине Яша с Мишей не общается уже лет десять. Там какая-то сложная ситуация, то ли Миша обидел Яшу, то ли Яша обидел Мишу, но лучше про Мишу в разговоре с Яшей не упоминать. И наоборот.
Звоню Яше с учетом этого обстоятельства:

- Здравствуйте, я адвокат, моя фамилия Лившиц.
- И что?
- ...и я бы с вами хотел поговорить насчет здания синагоги.
- И что?
- Я собираюсь обратиться в суд, и мне нужно, чтобы вы дали показания.
- И что?
- Ну, вот, надо, чтобы мы встретились, поговорили предварительно.
- А вы Мише звонили?
- Да.
- И что?
- Он придет.
- Тогда зачем вам нужен я? С ним и говорите.
Я понял, что совершил ошибку, и стал ее исправлять.
- Миша еще точно не решил. Мало ли что...
- И что?
- Тогда вы дадите показания.
- Так вам кто нужен - я или Миша?
- Мне здание синагоги нужно! А вам и Мише на это наплевать, как я понимаю. Поэтому, если не хотите, можете завтра в десять не приходить в синагогу на второй этаж в кабинет Йоси. Там будут все.

На следующее утро, когда я жарил себе традиционную холостяцкую яичницу, раздался телефонный звонок. Я взял трубку.
- Лившиц? - без всякого приветствия, но с очень характерной интонацией спросили на том конце.
- Да, а кто это?
- Лившиц, поговорите со мной, я дядя Нёма.

Солдатская синагога.



Я вспомнил список лиц, подлежащих вызову в судебное заседание. Дядей Нёмой мог быть только Гительмахер Наум Исаакович. Он был возчиком и всю жизнь катал детей на пони в городском саду. Говорили, что ему всегда не хватало двух копеек до миллиона. Это он сумел доказать властям, что революционер Драпкин (партийный псевдоним Гусев, чьим именем названа улица в районе Лендворца) - это его родственник, а не просто однофамилец его жены, и явочная квартира революционера находилась как раз в том одноэтажном доме, где жил дядя Нёма с семьей. Во дворе дома он держал своих лошадей.

Дом сделали памятником истории, повесили на нем мемориальную доску, а потом выяснилось, что дома в том районе подлежат сносу. Снесли все, кроме, конечно, исторической ценности. Дом этот до сих пор стоит среди современных многоэтажек в переулке Островского между Большой Садовой и Пушкинским бульваром. Из этого дома дядя Нёма уезжал в Америку и, говорят, таможенники плакали, глядя на то, что он увозит с собой. Предполагаю, что плакали они не потому, что дядя Нёма их обидел. У него на все было разрешение.

Все это и многое другое я узнал позже, а сейчас я слышал в телефонной трубке сплошной текст без пауз, в которые можно было бы вставить хотя бы междометие. При этом дядя Нема имел полный рот дикции и плевать хотел на падежи.

- ...я являюсь собственный корреспондент газеты "Советиш геймланд", я знаю иврит, я знаю идиш, кто сейчас знает идиш? Вы знаете идиш, Лившиц? Вы не знаете, это никому не нужно. А я знаю. Я предлагал Йосе открыть курсы для детей. Пусть учат языка на котором говорили их бабушки. Но ему же ничего не нужно, этому Йосе. Никому ничего не нужно. Он себя окружил этими негодяями и ворами. Вы знаете, кого я имею в виду. А я являюсь собственный корреспондент газеты "Советиш геймланд", я знаю иврит, я знаю идиш...

Суд начался буднично: «Слушается дело по заявлению ростовской еврейской религиозной общины... В суд явились стороны...» и т.п. Я рассказываю суду о том, чего мы хотим. Представитель балансодержателя объясняет суду, почему это невозможно. Суд приступает к допросу свидетелей.

Первым решено было выпустить дядю Нёму.
Он вошел в зал судебного заседания с готовностью рассказать все, о чем бы его ни спросили, и даже более того. Поздоровался с секретаршей. Та показала ему глазами на судью, сидевшую в центре огромного стола. «Извините, не заметил», - снова поздоровался дядя Нёма. Видно было, что он волнуется.
Воцарилось молчание. Судья Вера Николаевна искала в папке с делом какую-то бумажку, а дядя Нёма, который, видимо, так долго никогда не молчал, стал делать мне руками и глазами знаки, как бы означавшие вопрос - можно ему уже начинать или еще рано.
- Вы вызваны в суд в качестве свидетеля, - произнесла Вера Николаевна, - сообщите суду свою фамилию, имя и отчество.
Дядя Нёма, обрадовавшись, что с ним наконец заговорили. поднял руку В примирительном жесте и сказал:
- Зовите меня просто дядя Нёма.
Судья, не ожидавшая такого ответа, в изумлении подняла глаза на дядю Нёму и сказала, что ее интересует, как записать в протокол его фамилию, имя и отчество.
- Зачем так официально? Просто дядя Нёма и всё. Меня так все называют.
- Мне как раз нужно официально, потому что это суд. Нам в протокол нужно записать ваши данные, - судья попыталась сделать строгое лицо, но, глядя на дядю Нёму, она не смогла сдержать улыбку.
- Что я вам расскажу, - Нёма перешел на доверительные интонации, - к нам приезжали раввины из Америки, и они хотели меня найти. Так они спросили - где дядя Нёма? И им сразу сказали. Меня все знают. Я живу в доме Драпкин. Вы знаете Драпкин? Он был революцьонэр.

Первой не выдержала секретарь судебного заседания. Она бросила ручку на стол, закрыла лицо руками и беззвучно затряслась. Глядя на нее, не выдержал наш процессуальный противник из исполкома.
- Послушайте, дядя Нёма, - попыталась взять ситуацию под контроль Вера Николаевна, - существует определенный процессуальный порядок. Свидетель должен сообщить суду фамилию, имя и отчество, и эти сведения записывают в протокол. Понимаете?
Дядя Нёма не понимал. Он недоуменно посмотрел на меня и громко спросил:
- Лившиц, я что-то не то сказал? Они мне сегодня дадут говорить или они мне сегодня не дадут говорить? Для чего вы меня сюда вызывали?

Дядя Нёма начинал нервничать, и этого нельзя было допустить. Я подозвал его к своему столу и тихонько стал объяснять, что это, мол, такой порядок, тут так положено - назвать фамилию, имя и отчество. Формальность такая. А потом уже можно будет рассказать то, о чем мы договаривались. Дядя Нёма не унимался и шипел мне в ухо:
- Зачем этих формальностей? Я им все расскажу, и они сами сделают выводы.
В это время секретарь передала мне записку с просьбой написать на листочке фамилию, имя и отчество дяди Нёмы. Я написал. Казалось бы, вопрос исчерпан. Но это только так казалось.
- Ваш год рождения? - уже с опаской спросила судья.
- О-о! Это интересный вопрос. Мне много лет, и я давно живу в Ростове. Меня все знают. Я ведь являюсь собственный корреспондент газеты "Советиш геймланд". Я пишу статьи. Их читали даже в Америке. Кстати, сюда недавно приезжали раввины из Америки, так они сразу спросили дядю Нёму...

Солдатская синагога.


Теперь настал черед судьи. Она приложила к глазам носовой платок, затряслась и стала постанывать тонким голосом. А ведь дядя Нёма еще не начинал давать показания!
Сочувствующие в коридоре через открытую дверь услышали стоны судьи и, не понимая, что происходит, стали перешептываться. В коридоре поднялся гул. Те, кто стоял ближе к дверям зала, рассказывали стоящим сзади, а эти, в свою очередь, передавали дальше. На улице поняли, что дядя Нёма набросился на судью. Ей стало плохо, и уже вызвали скорую помощь. Синагоги теперь не видать, а Нёму арестуют. "И поделом", - злорадствовали те, кто придерживался версии о том, что именно Нёма на своих лошадях ночью вывез шифер, которым должны были крыть крышу синагоги после войны. "Вы посмотрите на его дом, - говорили они, - какая у него крыша. Это что, с неба свалилось?" Противники вспомнили, что Миша Портной в ту пору был председателем общины и отвечал за стройматериалы, и только он мог ими распоряжаться.
Спор продолжился уже на улице, так как всех спорящих попросили выйти из коридора. Оставшиеся еще несколько минут кричали друг на друга, призывая к тишине.

В это время Вера Николаевна немного успокоилась и официальным тоном обратилась к дяде Нёме:
- Гражданин Гительмахер, вы предупреждаетесь об ответственности за дачу заведомо ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Вам понятно?
По выражению лица дяди Нёмы было видно, что он впервые слышит такие словосочетания и не понимает их смысла.
- Правду нужно говорить суду, понимаете? - перевела сказанное на обычный язык Вера Николаевна. Наум Исаакович, оскорбившись, поджал губы:
- Когда я был маленьким, папа мне всегда говорил: "Нема, никогда не ври, говори только правду". И я всегда говорю только правду.
Дядя Нёма прислушался к своим словам, оценивая их как бы со стороны. На его лице отобразилось удивление. Потом он оглянулся в коридор, где у двери стоял Миша Портной, ожидающий своей очереди, и добавил:
- Не то что некоторые. Вы знаете, о ком я говорю. Они думают, что можно невиновных людей оговаривать, и им все сойдет с рук! Я являюсь собственный корреспондент газеты "Советиш геймланд", меня знают даже в Америке ...
Понимая бесполезность сопротивления, Вера Николаевна вполголоса обратилась ко мне:
- Что он должен был показать суду?
- Он должен был показать, что с 1945 года община открыто и добросовестно владела зданием синагоги, ремонтировала его за свой счет, платила земельный налог, коммунальные платежи, красила фасад, перекрывала крышу шифером...
- Вот именно, - услышав сигнальное слово, произнес дядя Нёма. Лицо его стало серьезным и жестким. - Этот шифер я обменял у майора-интенданта на тушенку и привез в синагогу. А ночью шифер исчез. Все знают, кто это сделал.
- Этот вопрос сейчас не рассматривается, - заметипа Вера Николаевна.
- Как это не рассматривается?! - дядя Нёма обернулся ко мне. - Лившиц, дорогой мой, скажите им! Как это не рассматривается?!

Что я мог сказать им? Что дядя Нёма очень не любит поговорить и нашел подходящую трибуну? Что ему выпала счастливая возможность рассказать всю правду, как учил его в детстве папа? Или о том, что применительно к ч. 3 ст. 7 Закона "О собственности в РСФСР" это очень важное доказательство?
Я оглянулся на Йосю с немой просьбой о помощи. Йося стал делать дяде Нёме энергичные знаки и шептать на весь зал: "Нема, бекицер! Уже выходи!"
Заметив Йосины знаки, дядя Нёма отмахнулся от него и подошел вплотную к судейскому столу.
- Как ваше имя-отчество? - спросил он судью.
- Вера Николаевна.
- Вера Николаевна, послушайте меня. Вы такая интересная, - Нёма накрыл своей деревянной ладонью судейскую руку, - вот я вам сейчас все расскажу, и вы потом сами сделаете выводы. У вас не возникнет никаких вопросов.
- у меня к вам уже нет никаких вопросов. Спасибо, вы можете идти, - как можно более спокойным тоном сказала судья, одновременно делая мне знаки, чтобы я увел дядю Нёму.

Мы с Йосей подошли к собственному корреспонденту с двух сторон и, взяв его под локти, стали тихонько подталкивать к выходу. Неожиданно для нас дядя Нёма не стал сопротивляться и гордо вышел из зала.
- У вас еще есть свидетели? - спросила Вера Николаевна.
Я утвердительно кивнул.
- Такие же?
Я вздохнул. После этого был объявлен перерыв на обед.

Послеобеденное отделение нашей программы открывали братья Портные.
у Якова Иосифовича вопрос о фамилии, имени и отчестве тоже первоначально вызвал затруднения. Вместо ответа он надолго замолчал и, когда судья поинтересовалась, понимает ли он ее, Яша вдруг четко ответил:
- Нет! Я очень волнуюсь. А когда я волнуюсь, я начинаю говорить по-румынски.
Теперь надолго замолчала Вера Николаевна. Обычно рассмотрение дела об установлении фактов, имеющих юридическое значение (так называемые дела особого производства) занимает у судьи семь с половиной минут. Ну, если учитывать удаление суда в совещательную комнату и вынесение решения, то восемь минут. Сейчас шла уже сто девяносто пятая минута, до обеда был заслушан всего один свидетель, а в коридоре томилось еще шесть таких же. Производство по делу становилось слишком

Я уже писал о своём земляке - талантливом поэте и музыканте Ромарио (Романе Луговых).
Так вот. Был он когда-то влюблён в девушку. Носившую красивое имя Таня.
Предлагал ей руку и сердце. И ещё наверняка что-то.

Вообще-то ей Рома тоже нравился.
Но она (не без влияния родителей, разумеется) посчитала, что он для неё недостаточно хорош.
Да и не слишком перспективен. Музыкант, блин.

Рома, конечно, долго переживал полученный афронт.
Пытался забыть, но не выходило.
И тогда он (творческий человек всё же) решил написать об этом песню.
Но вовсе не грустную, а поучительную. Светлую и добрую.

Написал. И представляете - сразу отпустило! Переживания ушли.

Показываю, как эту песню поёт Евгений Маргулис.

https://youtu.be/zJKQtc07wlM