Блог Ирины.

Особым значением обладал санитарный теплоход «Армения», который вывез из Одессы и Севастополя на Большую землю более 15 тысяч человек. Последний рейс «Армении» завершился страшной трагедией: 7 ноября 1941 года, едва он отплыл от крымского побережья, его атаковали и потопили фашистские бомбардировщики, несмотря на то, что он имел все признаки госпитального судна. На борту находилось от 5 до 7 тысяч человек. В живых остались лишь единицы.

Санитарный теплоход «Армения».


Когда немцы начинают демонстрировать мировую скорбь по поводу потопления лайнера «Вильгельм Густлофф», на котором действительно было несколько сотен раненых, но он не имел никаких опознавательных знаков санитарного судна и в основном его пассажирами были подводники и эсэсовцы, то пусть вспомнят об «Армении» и о других транспортах с погибшими ранеными красноармейцами и мирными жителями.

Другая особенность Севастопольского оборонительного района – его сравнительно небольшие размеры и малая глубина. Перед третьим штурмом (28 мая – 4 июля 1942 года) она составляла всего 35 километров по фронту и 12 км в глубину. Севастополь без преувеличения стал городом-фронтом: он весь простреливался вражеской артиллерией, и, конечно, его постоянно бомбила фашистская авиация. Самые страшные бомбардировки пришлись на третий штурм – с 28 мая по 7 июня 1942 года, когда Севастополь изо дня в день методично утюжили немецкие юнкерсы. Естественно, это приводило к большим жертвам среди мирного населения и среди бойцов Красной армии и Черноморского флота.

Третья особенность Севастопольской оборонительной операции в том, что периоды относительного затишья сменялись ожесточенными штурмами (65 дней), в которых наши войска несли большие потери убитыми и ранеными. При первом штурме Севастополя (4.11.1941 – 22.11.1941) было ранено 7802 человека, при втором (17.12.1941 – 2.01.1942) – 18 007 человек, при третьем штурме (28.05.1942 – 04.07.1942) – 22 134 человека. В некоторые дни, как, например, 23 декабря 1941 года, поступало более 2 тысяч раненых (2242 человека).

Вся эта нагрузка ложилась на сравнительно небольшой коллектив врачей Приморской армии, состоявший из 332 человек (80% – мужчины, 20% – женщины, в среднем 64% – беспартийные).

И, тем не менее, врачи самоотверженно исполняли свой долг. В целом в строй возвращалось до 72% раненых и до 90% больных.
Врачам Приморской армии, несмотря на скученность и тяжелые условия, удалось не допустить эпидемии тифа (44 случая) и справиться с эпидемией малярии (285 случаев).

Для их искусства показательно, что в строй возвращалось до 80% бойцов с таким тяжелым ранением, как ранение в глаз.

Врачи не только лечили раненых – они… занимались наукой. За 250 дней обороны Севастополя было проведено 7 конференций, из них 4 по хирургии, 1 по эпидемиологии. Под руководством главного хирурга Приморской армии В. С. Кофмана был создан сборник «Военная медицина в условиях обороны Одессы и Севастополя», опубликованный в 1943 году в Москве. Но большинство из 29 авторов так и не увидели этого труда. Валентин Соломонович Кофман прозорливо написал:

«Этот сборник – лучший памятник медикам, павшим смертью храбрых при обороне Одессы и Севастополя».

Сам он, несмотря на страшную загруженность, написал в эти страшные дни книгу «Замечания по организации и технике первичной обработки ран в войсковом районе». Во время его глубоких и живых лекций и бесед в госпиталях измученные тяжелой работой врачи преображались, слушали с захватывающим интересом.

«Находите время записывать свои наблюдения, – напоминал он врачам, – обобщайте материал. Это бесконечно важно. Это просьба и приказ».

Извещение о гибели Веры Михайловны Щербиной, медсестры санитарного транспорта «Сванетия» медико-санитарной службы ЧФ. Погибла в море 18.04.1942 г.



В мае 1942 года фашисты вновь перешли в наступление.

Начальник санитарной службы Приморской армии Давид Соколовский.


Вот как описывает начальник санитарной службы Приморской армии Давид Соколовский состояние раненых и медиков во время третьего штурма Севастополя:

«Перегруженность госпиталей, физическая изнеможенность создавала мучительное, почти невозможное положение, но люди продолжали бороться, а медслужба продолжала вести напряженную работу, стоически перенося все тяготы, связанные с осадой».

Штольни Инкермана.


Несмотря на малую возможность маневра, медицинские учреждения переводились подальше от вражеского огня. Часть из них находилась в штольнях Инкермана – всего 2600 коек. Штольни были специально оборудованы для приема раненых, в них можно было проводить операции. На поверхности находилось в общей сложности 3000 коек. Часть раненых (500 коек) разместились в помещениях Георгиевского монастыря.

В конце июня в связи с угрозой захвата Инкермана немцами все раненые из штолен были перебазированы в Круглую бухту и на 35-ю батарею.

Кстати, либеральные борзописцы не упустили случая оклеветать севастопольских медиков, заявив в «Новой газете» (номер от 9.5.2005) о том, что якобы все 3000 раненых были взорваны в Инкерманских штольнях во время отхода немецкого наступления. Как известно, для любителей сенсаций и очернения своей страны нет ни фактов, ни принципов.

Врач Люсиль Григорьевна Цвангер.


А вот что было на самом деле. Вспоминает участница тех событий врач Люсиль Григорьевна Цвангер:

«21 июня 1942 года из Инкерманских штолен мы прибыли в городок на 35-й батарее. Здесь же расположили раненых. Тяжелый немецкий снаряд ударил в домик медсанбата. Из личного состава было убито 52 человека. Погибло много раненых.

Когда ударил снаряд, врач Л. М. Домрачева спала после тяжелого дежурства. Осколки попали ей в лицо, руки, ноги. Узнав о случившемся, главный хирург Приморской армии профессор В. С. Кофман отвез ее, находившуюся в шоковом состоянии, в морской госпиталь, а через четыре дня ее эвакуировали. Тяжелораненых перенесли в подвал. Здесь же у медсестры Кононовой родился ребенок. Мать была измучена пережитым и все же сияла от счастья. После обсуждения мальчика назвали Севаславом – в честь города, который мы защищали. Малыш и его мама были отправлены последним самолетом на Большую землю».

Главный хирург Приморской армии В. С. Кофман.


Следует добавить, какой ценой были спасены маленький Севаслав и его мать. Место им уступил главный хирург Приморской армии В. С. Кофман, который сам подлежал эвакуации. Он отказался и отправил вместо себя Кононову с сыном, а сам остался со своими подчиненными, чтобы разделить их горькую участь. Он был расстрелян фашистами 3 июля 1942 года вместе с врачами и ранеными… Действительно, «нет большей любви, чем кто положит душу свою за други своя».

Существует еще одна ложь относительно того, что будто бы все раненые были брошены на произвол судьбы и не эвакуировались в июне-июле 1942 года из Севастополя. Да, действительно, возможности эвакуации резко сузились после того, как были потоплены санитарные суда «Сванетия», «Грузия», «Абхазия», «Молдавия», «Крым», «Чехов», «Украина» и «Белосток». Эвакуация шла через надводные боевые корабли, такие как «Артем», «Молотов». Затем, когда над Черным морем усилился немецкий воздушный террор, в самом конце июня – начале июля она шла подводными лодками и транспортными самолетами «Дуглас». По признанию начальника медико-санитарной службы Д. Соколовского, эвакуация была весьма нерегулярной. В последние дни обороны Севастополя она шла на катерах и подручных средствах – шхунах, лодках, плотах.

Так было спасено около 2900 раненых. Однако всех спасти не удалось. От 5 до 10 тысяч раненых осталось на мысе Херсонес. Военврач Иван Степанович Ятманов о последних днях пребывания в Севастополе позднее вспоминал так:

После взрыва 35-й батареи он еще сутки пробыл на Херсонесском мысу, где встретился с врачом батареи Е. В. Казанским, который после взрыва укрылся с ранеными и медицинским составом в глубоких казематах.

На рассвете 2 июля Ятманов спустился к морю. На берегу Херсонесского мыса валялись разбитые и обгорелые машины, повозки, искореженные орудия… Рвались снаряды повсюду – противник бил по площади и всюду находил жертвы.

После многих дней жестоких схваток с врагом бойцы и командиры имели утомленный и изнуренный вид. Жаркие знойные дни, постоянная напряженность, большие затраты душевных и физических сил, бессонные ночи, а у раненых, кроме того, еще и потеря крови – все это вызывало обезвоживание организма. Пресную воду негде было достать. Пробовали пить морскую воду, но каждый раз эти попытки заканчивались тошнотой, рвотой, расстройством желудка. Довольствовались ею лишь для полоскания горла, рта и промывали раны. Иван Степанович проделал эксперимент: он набрал в металлическую каску морской воды, растер до порошкообразного состояния две горсти сухой глины, взятой тут же на скале, высыпал в воду, тщательно размешивал в течение 3–5 минут, затем дал воде отстояться, осторожно процедил ее сквозь марлевую салфетку. В результате соленая морская вода превратилась в относительно пресную, ее вполне можно было пить. Это спасло жизни многим бойцам и раненым.

Немцы, взяв Севастополь, не пощадили ни врачей, ни раненых. По некоторым свидетельствам, большинство из 330 врачей, до последнего исполнявших свой долг, и раненых были расстреляны немцами.

Оборона Севастополя – великий урок мужества и самоотвержения и в то же время высочайшего профессионализма советских врачей, которые в нечеловеческих условиях смогли оказать высококвалифицированную помощь бойцам Красной армии и жителям осажденного города и исполнить свой высокий долг, свое служение любви и милосердия в немилосердной той войне. Вечная им память!

Протодиакон Владимир Василик.

«На память деткам Отечественной Войны: Марфе, Ване, Зине и Коле.

Мой отец.

Взят на защиту Родины 18 февраля 1942 г. в запасной с/п, город Ижевск, где имел военную подготовку 2 месяца.

10.05.42 прибыл на Западно-Северный фронт.

Отец мой был среднего роста, крупный, широкий в плечах, русый. При военной обстановке Отечественной войны носил ботинки, к ним гетры. Обёртывал ноги в тёплые, из фланели, портянки и вторые, ситцевые, для обёртывания ног, потому что он болел ревматизмом. Всегда ноги у него были припухшие, потому он содержал их в чистоте.

Носил стяжённые ватой брюки, тёплое нательное бельё, защитного цвета гимнастёрку и фуфайку.

Шинели у него не было, а вместо накидки имел брезентовую плащ-палатку. Головной убор был ушанка-шапка.

Хотя эта одежда была по времени мая месяца тёплая, но климатически, где находился мой отец, леса и сырость, эта одежда самая лучшая по климату.

Служил в одном из подразделений в команде связи телефонистом. Имел при себе ложку алюминиевую, которую носил за голенищем левого сапога, и финский нож за левым сапогом, который служил для него столовым ножом и инструментом для разреза проводов и зачистки для соединения. Носил всегда при себе противогаз, где носил полотенце и печатку мыла туалетного и печатку простого для стирки белья.

Имел при себе иголку, нитки и бритву. Он не любил носить бороду, подбривался не раз в три-четыре дня и подстригал усы. Лишние вещи он не уважал носить и собирать, кроме котелка и кружки.

Во время военной обстановки с 10 по 25 мая отец находился на передовой линии обороны своего подразделения. Не в окопах, а в блиндаже. Ночь дежурил у телефона, а день отдыхает. Хотя так бы и не опасно для жизни, но враг коварен и злой, вооружен до зубов, нападает в блиндаже и в тылу. Вот в описанное в это время, 14 мая, я пошел умываться на реку. Враг начал бить орудийным огнём. Три раза ударил, и я находился под градом осколков, которые осыпали меня. Я припадал к земле и остался невредим. А 24 мая я захотел отдохнуть повольней, устроился на отдых на выструбе, где находились бойцы, и в нём был поверх блиндаж. Кто спал, кто письмо писал, кто домой деньги отсылал.

Враг заметил хождение и начал бомбить. Удар врага стал меток, прямо в нас, чем нанёс поражение, расшиб всю часть. Бойцов вывел совсем из строя, часть ранил.

Я попал в это время под несчастье, но, наверно, моя жизнь есть в (… ). Рядом со мной боец спал и был сразу смертельно убит. Я был контужен и придавлен блиндажом, выбит из памяти, но когда опомнился, то из-под брёвен вылез сам. Был сильно оглушен и немножко помят, но не вредно. И к вечеру отошло, не выбыл из строя и вышел в ночь на свою работу, дежурство.

Кормят нас здесь неплохо. 800 граммов хлеба, два раза горячую пищу получаем. Сахар и махорку сколько хочешь, так что я не выпускаю цигарку из зубов. Насчёт этого очень хорошо.

Вот я описал свою жизнь.

Зина, перепиши чернилами, и храните этот документ на память о своём папашке. Когда Коля вырастет и научится читать, он прочитает своего отца строки, где он был и как жил.

Затем до свидания. Целую супругу Феону, деток: Марфу, Ваню, Зину и любимого сына Колю.

Ваш отец Ненашев Пётр Васильевич.

26 мая 1942 года.»

Р.S. Пропал без вести в июне 1943 года.

***

Сын Петра Васильевича Ваня был призван на фронт и погиб раньше отца. Маленький Коля тоже не пережил войну и умер младенцем. Сохранилась фотография с его похорон. Зина – единственная из детей, кто дожила до сегодняшнего дня, ей 84 года.

Пётр Васильевич родился в 1897-м году, сам из казаков. Успел захватить Первую мировую войну и повоевать в Гражданскую. Болел ногами, часто лежал в больнице.

Письмо написано карандашом, бумага почти истлела, и разбирается написанное с трудом. Немного запятых расставлено внучкой, чтобы можно было прочитать.

Вот наградной лист:

«Ненашев Петр Васильевич, красноармеец-телефонист 171-го Стрелкового Полка 182-й <стрелковой> дивизии.

Год рождения 1897 г. призван Магнитогорским РВК Челябинской области 18 февраля 1942 г. беспартийный, в Отечественной войне с мая 1942 года, не награждался.

Тов. Ненашев, находясь на фронте в условиях боевой обстановки, показал себя в выполнении боевых заданий командования исключительно добросовестным, отважным и мужественным защитником Социалистической родины.

В сложных боевых условиях тов. Ненашев сравнительно за короткий срок, благодаря настойчивости и упорству, отлично овладел техникой телефонной связи, являясь лучшим, примерным боевым телефонистом в подразделении. Презирая смерть, под сильным огнем противника, умело, четко работает на телефоне, быстро, энергично и качественно исправляет повреждения телефонной линии, обеспечивая тем самым командование связью во время боя.

З-го июня с/г. в районе Редцы, когда противник, переходя в наступление на нашу оборону, подверг наше расположение сильному артиллерийскому и минометному обстрелу, а также большой бомбежке с самолетов. Тов. Ненашев, несмотря на большую опасность для жизни, оставаясь доблестным и отважным воином-телефонистом, не покинул своего поста ни на минуту, в течение суток обеспечивал командование бесперебойной связью, одновременно инициативно заменяя своих товарищей, выбывших в бою из строя, быстро исправлял беспрерывно рвавшуюся линию под ураганным огнем противника, во время боя выполняя достойно свой долг <по> защите Родины от фашизма. Тов. Ненашев, за проявленное мужество и добросовестность в выполнении своего долга, удостоен правительственной награды – медаль «ЗА БОЕВЫЕ ЗАСЛУГИ»

Командир полка майор НЕЙМАН.
Комиссар полка бат. комиссар ИBAHOВ
21 Сентября 1942 года»

Про сына Ивана.

Ненашев Иван Петрович, 1924 г.р., красноармеец 326 с.п., погиб 27.02.1943, похоронен… перезахоронен в 1954-м г. Калужская обл., Думиничский район, с. Высокое.

Видимо, погиб в первом же бою.

Когда началась война, ровеснику века С. Д. Номоконову шёл 41-й год, но он в числе первых ушёл защищать Родину. Сразу же попал на Калининский фронт. Первое время никогда не служивший в армии тунгус из рода шилкинских хамниганов доставлял командирам своей нерасторопностью, любовью покурить трубку, посидеть, помечтать немало хлопот и был у них, так сказать, на "подхвате" - хлеборезом на полевой кухне, помощником начальника вещевого склада, членом похоронной команды, сапёром. Во время бомбёжки, получив ранение, попал в госпиталь. После излечения был оставлен здесь же и мастерил костыли для раненых, но вскоре его перевели в санитары. Только благодаря случайности санитар 348-го стрелкового полка рядовой С. Д. Номоконов стал снайпером. Это было в один из осенних дней 1941 года. Подобрав очередного раненого, он увидел, как немец целится в их сторону. Номоконов мгновенно вскинул винтовку и выстрелил, притом метко. Вечером в части только и было разговоров о метком выстреле санитара. Его зачислили в снайперский взвод. Так начался путь снайпера-забайкальца. Его личным оружием была трёхлинейная винтовка Мосина даже без оптического прицела. Винтовка с оптическим прицелом у снайпера появилась только зимой 1942 года и прошла с ним до Победы! Когда санитара Номоконова определили в снайперский взвод, он, собрав свои немудрёные солдатские пожитки, перенёс их в блиндаж, где жили снайперы, начал знакомиться с новыми боевыми друзьями и... встретил земляка бурята Тогона Санжиева, с которым познакомился ещё в далеком от фронта селе Агинское на курсах всеобуча.

Семён Номоконов и Тогон Самжиев.


Как-то раз вызвал Номоконова командир полка: - На участке 5-й роты засел немецкий снайпер. Трёх наших солдат убил. Надо сделать так, чтобы потерь больше не было. Номоконов вышел на "охоту" с Тогоном, на боевом счету которого было уже 186 уничтоженных гитлеровцев. Недалеко от передовой нашли разрушенный блиндаж и всю ночь вычерпывали из него воду. Под утро, устроившись поудобнее, стали ждать появление немца. Вдруг Санжиев выстрелил. Номоконов удивился несдержанности товарища. - Ползут там, двое, - пояснил тот. Это были его последние слова. Немецкий снайпер заметил засаду и с первого выстрела поразил его в голову. Мастера своего дела были не только по эту сторону линии фронта... Номоконов поклялся мстить за гибель боевого друга и земляка Тогона Санжиева. Он объявил фашистам "дайн-тулугуй" - беспощадную войну! Несколько дней охотился Номоконов за вражеским снайпером и всё-таки выследил, перехитрил его, отомстил за смерть своего товарища. В его "Памятной книжке снайпера" появилась краткая запись "Убит немецкий снайпер". Есть у забайкальских охотников обычай: каждого убитого зверя обозначать отметкой на ружье. Фашисты - те же звери, но в людском облике. После боя Номоконов часто раскалял на огне проволоку и ставил на своей трубке точку или крестик. Каждая точка - убитый фашистский солдат, а крестик - офицер. Почему эти знаки сделаны на трубке? "На казённой винтовке нельзя отметки ставить, - отвечает Семён Данилович. - Скажут - портишь. Да и заменить её могут, а война кончилась - сдал её. Трубка же всегда со мной".

На позиции.


Это случилось зимой под Валдаем. Семён тогда затаился на "нейтралке". Уже давно он приметил подозрительную группу офицеров высоких чинов. И мог бы сразить не одного из них, но охотничье чутьё подсказывало ему, что тут может появиться цель поважнее. Стал выжидать. Не обманулся, как в воду глядел. Вскоре из блиндажа вышел поджарый немец в шинели с меховым воротником. Потому, как вокруг него все подобострастно засуетились, Номоконов понял, что это важная птица. Прицелился и выстрелил. Фашист повалился на снег. Позже плененные немцы показали, что это был генерал, инспектор из Берлина, специально приезжавший на фронт с целью рекогносцировки и тщательно знакомившийся с положением дел на всём протяжении советско-германского фронта. Он должен был составить подробный отчёт об увиденном и сделать доклад в ставке Гитлера в Восточной Пруссии. Эти же пленные показали, что о Номоконове у них в окопах хорошо известно и прозвали его "сибирским шаманом". За его голову назначена большая премия.

Семён Номоконов беседует с генерал-майором Н. Э. Берзариным.


Выходил он на позицию с верёвочками, со шнурками, с рогатульками, с осколками зеркал. На ноги плёл из конского волоса хитрую обувку, которую называл "бродни". Они помогали Сёмену бесшумно передвигаться по лесу. Никто не мог превзойти его в маскировке, а тем более в хитростях при охоте на фашистов. Зеркальцами он дразнил их и выманивал на выстрел, а верёвочками подёргивал каски, надетые на палки. Как-то довелось ему в течение нескольких дней выслеживать фашистского снайпера. Долго они с Номоконовым не могли одолеть друг друга. Опытный попался враг. В пустовавшем неподалеку окопчике закрепил Номоконов винтовку, к спусковому крючку которой протянул из своего окопа шнурок. На 2-е сутки в одном из уцелевших домов, из чердачного окна, заметил Семён подозрительно шевельнувшуюся доску, а затем еле-еле обозначившуюся узкую щель. Решил проверить свою догадку. Под утро снова пробрался в соседний окопчик, направил винтовку на подозрительную доску на чердаке и закрепил её, проверив шнурок, а сам вернулся в свой окопчик к винтовке. Ждать пришлось недолго. Шевельнулась доска, слегка отошла в сторону. Номоконов увидел узкую щель и осторожно потянул за шнурок. В ту же секунду услышал из окопчика выстрел. Но прицел своей винтовки уже направил на щель, откуда прогремел ответный выстрел. Да, враг был там, на чердаке, и Семён, недолго думая, плавно нажал на спусковой крючок. Больше фашистский снайпер не появлялся. Об этом случае узнал командующий фронтом и прислал в подарок отважному снайперу курительную трубку из слоновой кости. Пригодилась трубка. Семён на ней продолжал свой счёт уничтоженным фашистам. Но вскоре остался от трубки один лишь сколотый мундштук. Случилось это когда фашисты обнаружили район, из которого работал снайпер, и обстреляли его из миномётов. Осколки мины ранили Семена в лицо, а один из них расколол трубку...

Прославленный снайпер Семён Номоконов со своим учеником.

В стремлении "завалить" ставшего грозой немцев "сибирского шамана" противник использовал свои лучшие силы, но Номоконов был словно заколдован! Один раз против него выставили женщину-снайпера. После выстрела, поставившего точку в этом изнурительном поединке, он как обычно пробрался ползком к тому месту, где лежал поверженный враг, и с удивлением увидел, что перед ним, уткнувшись головой в траву, лежит молодая женщина в пятнистом маскировочном комбинезоне. На длинных светлых волосах запеклась кровь. Потеряв надежду в очной дуэли "уложить" шамана-сибиряка, враги через громкоговоритель предлагали ему перейти на их сторону, обещали огромные суммы в дойчмарках, райскую жизнь в рейхе, роскошные виллы, машины и даже красивых женщин, но после очередной удачной охоты "сибирского шамана" на его голову опять лилась злобная брань, бессильные угрозы наконец-то с ним рассчитаться.

Семён Номоконов.



Закончил С. Д. Номоконов свой боевой путь у отрогов Большого Хингана со справкой командира 221-й Мариупольской, Хинганской Краснознамённой ордена Суворова стрелковой дивизии генерал - майора В. Н. Кушнаренко: "В августе 1945 года, действуя на Забайкальском фронте, снайпер С. Д. Номоконов уничтожил 8 солдат и офицеров Квантунской армии. Приказом командующего фронтом, С. Д. Номоконову, как таёжному охотнику, выделены в подарок именная снайперская винтовка № 24638, бинокль и лошадь. Просьба разрешить герою войны беспрепятственный переезд через границу". Итоговая надпись в книжке снайпера гласит: "По подтверждённым данным С. Д. Номоконов истребил за годы войны 360 гитлеровских солдат и офицеров. Начальник штаба 695-го стрелкового полка капитан Болдырев."

Семён Номоконов.


Многие удивляются и спрашивают, почему С. Д. Номоконов, истребивший столько врагов, не удостоен высокого звания Героя Советского Союза? Семён Данилович в годы войны служил в составе 5 фронтов, 2 дивизий, 6 полков, о чём есть записи в его военном билете. Постоянно менявшимся командирам и начальникам было не до этого. Подумаешь, какой-то снайпер-тунгус. Номоконов получил в поединках 9 ранений, 2 контузии, лежал в медсанбатах и госпиталях. Скромнейший и очень добрый по натуре, он после лечения ехал туда, куда приказывали. Его товарищи становились офицерами, получали звания, другие назначения, а он, как и прежде, продолжал свою "охоту"... Ради жизни на земле храбро сражались с врагом Советские воины. Никто из них не стучал себя в грудь, требуя ордена и медали. Получали то, что давало командование. А им, как говорится, было виднее, хотя, чего греха таить, была разнарядка, нормы награждаемых по частям, да ещё и "личные соображения" начальства. Семён Данилович был доволен своими боевыми наградами: орденами Ленина, Красного Знамени, двумя Красной Звезды, медалями, среди которых "За боевые заслуги", но самой дорогой наградой стало для него присвоение в 1960 году приказом командующего войсками ЗабВО генерал-полковника Г. Крейзера звания "Почётный солдат Забайкальского военного округа", чем он очень гордился.

Снайпер Семён Номоконов.


После возвращения с войны домой С. Д. Номоконов не сидел без дела, почивая на фронтовых лаврах. Он вернулся к своей прежней профессии - плотничал в Дорстрое, летом работал бригадиром строительной бригады. Большой и дружной была его семья. Вторая жена красавица Марфа Васильевна родила ему 6 сыновей и 2 дочерей. Сын от первой жены - Володя в годы войны работал в колхозе, занимался охотой. В конце 1944 года его забрали в армию, и он попал на фронт. Как и отец, воевал снайпером. На его боевом счету 56 уничтоженных врагов. Был ранен, дошёл до Берлина. Награждён орденом Красной Звезды, медалями "За отвагу", "За боевое заслуги". По призыву партии Семён Данилович, хоть он и не был членом КПСС, пошёл на работу в сельское хозяйство и работал плотником в сельхозартели "Родина" Шилкинского района. Работал добросовестно, надёжно. В 1972 году в семье снайпера-фронтовика было 9 детей и 13 внуков. Все сыновья служили в армии. К примеру, Прокопий - на флоте, Михаил был разведчиком, Иван - танкистом, Василий - военным строитель. 15 июля 1973 года Почётного солдата ЗабВО, знаменитого фронтового снайпера - забайкальца не стало.

Семён Номоконов.

Впервые о Номоконове рассказала газета Северо-Западного фронта "За Родину" в декабре 1941 года. В заметке сообщалось, что бывший забайкальский охотник Семён Номоконов имеет на своём счету 76 уничтоженных гитлеровцев, в том числе одного генерала. Весной 1942 года эта же газета написала, что на счету снайпера - 106 вражеских жизней. А 28 марта 1943 года Совинформбюро сообщало, что Номоконов истребил уже 263 фашиста. О боевом пути, подвигах С. Д. Номоконова фронтовой корреспондент Евгений Воробьёв в апреле 1945 года написал статью "Трубка снайпера". Уже после войны забайкальский писатель Сергей Михайлович Зарубин написал книгу с аналогичным названием.

Семён Номоконов.


Снайперская винтовка № 24638, вместе с книгой, ныне экспонируется в музее истории войск ордена Ленина Сибирского военного округа, где есть уголок, посвящённый С. Д. Номоконову. В степной Аге не забывают прославленных снайперов - земляков С. Д. Номоконова и Т. Санжиева, память их свято чтут, подвиги помнят. В Феврале 1990 года Агинский районный комитет ДОСААФ впервые провёл районные соревнования по пулевой стрельбе из винтовки ТОЗ-8, посвящённые памяти снайпера Тогона Санжиева. А ко Дню Победы были проведены окружные соревнования по пулевой стрельбе на призы снайпера Семёна Номоконова.

Семён Номоконов на встрече со школьниками.


В январе 2010 года С. Д. Номоконов занял первое место в конкурсе «Великие люди Забайкалья», организованного под патронажем Администрации Забайкальского края. По просьбам забайкальцев и в преддверии 65-летнего юбилея Великой Победы организаторы конкурса инициировали вопрос по представлению знаменитого снайпера к званию Героя Российской Федерации, однако Министерство обороны не нашло возможным присвоить ему это высокое звание.

История Семёна Номоконова стала собирательным образом для фильма «Снайпер 2. Тунгус».

В 2015 году в Могойтуе Забайкальского края была открыта стела.

Алла Ширази знала, чем она рискует. Но иногда, несмотря на опасность, в ней просыпалась озорная школьница - хотелось просто поиздеваться над врагом, по-детски подразнить его. Однажды, раздобыв где-то уцелевшую с довоенных времен роскошную коробку из-под шоколадного набора, Алла положила в нее дохлую крысу и, написав на крышке "Сувенир", поставила коробку на стол лейтенанта.
- О, данке, спасибо, - расцвел в улыбке гитлеровец. Открыв коробку, он едва не задохнулся от ярости.
- Что вы, герр лейтенант, - наивно округлив глаза, посмеивалась Алла - Ведь это только шутка, безобидная шутка...
"Шутка" была снисходительно прощена. Но один маленький промах чуть не оказался роковым. Как-то Тилль похвастал переводчице, что в Киеве он повесил целую группу женщин-партизанок - "в назидание другим большевичкам".
- А что они сделали? - спросила девушка.
- Эти негодяйки вбивали на пути наших машин гвозди и колья. А когда шины лопались и машины останавливались, они стреляли по ним.
- Ой, какие молодцы! - забывшись, воскликнула Алла.
Пришлось оправдываться: она имела в виду не сами действия партизан, а их изобретательность. Но с того времени к ней опять начали присматриваться.
- Ты что-нибудь знаешь о ростовских партизанах? - выпытывал у нее Тилль.
- Господь с вами, герр лейтенант! - пожимала плечами Алла. - Я бы умерла от страха, очутившись рядом с ними.
- А твоя мать тоже иранка? - подозрительно спрашивал Тилль.
- Разумеется, герр лейтенант! - весело откликалась переводчица.
- Проверим! - зловеще обещал гитлеровец.
И действительно, проверил. К счастью, Дора Михайловна отлично знала родной язык покойного мужа и отвечала на вопросы только по-ирански.
- Ты ходишь по лезвию ножа, - тревожилась мать. - Ради Бога, только не выдай себя! Не демонстрируй ненависти к ним. Держись как можно естественней, играй...
А играть было трудно. Трудно было переносить косые взгляды знакомых (не станешь же всем объяснять, зачем пошла в штаб врага!), видеть каждый день гитлеровских офицеров, улыбаться им, изображать радость, когда они наступали, сдерживать радость, когда их били и гнали наши.
Как-то Алле пришлось сопровождать майора, инспектировавшего военнопленных,
- Эс шмект, - морщился офицер, зайдя в затхлый, вонючий барак. - Какой отвратительный запах! Переведи этим свиньям, чтобы они не смели отравлять воздух.
- Но воздух не может быть иным, пока их кормят гнилой свеклой, - не без злорадства перевела Алла ответ пленных.
- Молчать! - заорал майор, хлестнув стеком переводчицу. - Тебя не спрашивают, девчонка! Переводи только мои распоряжения!
Наступил день, когда в штабе началась суматоха.
- Иди собирай вещи! - нервно приказал лейтенант Тилль Алле. - Мы временно оставляем город. Вот твое удостоверение. Можешь взять с собой мать.
Но лейтенант так и не дождался своей переводчицы...
Теперь все это позади. Родной город свободен, и она хочет по-прежнему быть полезной Родине. Она знает язык врага. Окончила курсы радистов-операторов...
Аллу не сразу направили туда, куда она хотела. Сначала ей дали несколько несложных поручений - обойти семьи замученных гитлеровцами людей, собрать мешки для пшеницы, которую не успели вывезти гитлеровцы, вести агитационную работу. И только после этого райком комсомола послал ее в отряд, которым командовал Михаил Трифонов - ростовские партизаны и подпольщики знали его под фамилией Югов. Так началась партизанская пора в судьбе ростовской школьницы Аллы Ширази.

Партизаны готовились к операциям во вражеском тылу: учились стрелять, закладывать мины, прыгать с парашютом, бесшумно снимать часовых. В редкие часы увольнения Алла прибегала в родной дом, расспрашивала о самочувствии заметно осунувшуюся, всегда волновавшуюся за нее мать, перебирала любимые книги, перелистывала школьные тетради. Незадолго до отправки на задание она оставила матери письмо:
"Любимая моя, я ухожу и оставляю тебя одну. Но ты не беззащитная: у тебя есть защита - это наша Советская власть. Для того чтобы всегда была она нашей, эта власть, я и ухожу, иначе нельзя. У меня здоровые руки и ноги и есть голова на плечах. Это преступление и подлость сидеть сейчас дома. Я уезжаю потому, что этого требуют от меня Родина, мой священный долг и комсомол. Я обещаю тебе, что я никогда не опозорю имени нашей семьи..."
"Я секретарь комсомольской организации нашей части, можешь меня поздравить", - с гордостью добавляла Алла в том же письме.
Она была там, где ей велело быть комсомольское сердце, - на линии огня. И товарищи знали: такая не струсит, не подведет, не отступит. Она ждала настоящего боя и дождалась его...
В ночь на 1 июня 1943 года самолет пересек линию фронта и сбросил партизанский десант у небольшого села Павловка в Донецкой области. На парашютах были сброшены и тюки с оружием, боеприпасами, продовольствием. Десантников подвела случайность: самолет, видимо, отклонился от курса, и вместо леса партизаны приземлились в узкой лесополосе. К тому же в руки врага попал один из парашютов. Немцы подняли тревогу: "Партизанен!" На лесок, в котором после приземления собралась группа, двинулась пехота. Гитлеровцы пустили в ход минометы, артиллерию. А парашютистов было всего тринадцать!
Шесть часов бились с врагом ростовские коммунисты и комсомольцы. Не сдавались, не просили пощады. В этом неравном бою все тринадцать погибли. Среди них и Альфа Ширази.
Вскоре после извещения о гибели Аллы в дом № 74 на улице Обороны пришло письмо из Украинского штаба партизанского движения. Оно сообщало, что Алла Ширази посмертно награждена орденом Отечественной войны 2-й степени.
А потом приходили письма от незнакомых, но теперь уже близких сердцу матери людей - боевых друзей Аллы:
"Мы хотим Вам сказать, что дочь Ваша - замечательный человек и прекрасный товарищ..."

В пионерской комнате школы, где училась Алла, висит ее портрет: темные глаза, чуть склоненная набок голова, пышные, слегка волнистые волосы... Остановите в школьном коридоре любого - и он расскажет вам, кто такая Алла Ширази, почему ее имя знает вся школа, от малышей-первоклашек до выпускников. И здесь же, в пионерской, вам покажут бережно хранимые документы и фотографии, фотокопии похвальных грамот, которыми неизменно награждалась Алла, вырезки из газет, которые рассказали о ее подвиге и подвиге ее товарищей.

"Обещаю выполнить ту задачу, которую возложил на меня комсомол, и поддержать честь ростовских комсомольцев", - писала Ширази секретарю Ростовского обкома ВЛКСМ перед уходом на фронт.
Она сдержала слово.


Звёзды над обелиском.
Поэма.
Светлой памяти юных подпольщиков Ростова-на-Дону Аллы Ширази, Нины Нейгоф, Лиды Акимовой, Володи Щербакова, Кости Таранцева, их командира Югова, павших в неравном бою посвящается.


Эта быль про горящую степь,
Про слепую, жестокую смерть,
Про последний земной рассвет,
Быль про тех, кого с нами нет.
И про них, про живых матерей,
Потерявших в бою сыновей,
Потерявших в бою дочерей,
Поседевших в одну из ночей.
Стопка книг на столе,
Чашка чаю, друзья, соседка –
Ты такая, как все,
Только платье темней расцветкой.
Да в глазах та застывшая грусть,
Что всё тянет к письмам снова.
Столько лет знаешь их наизусть
И читаешь их слово в слово.
И когда опускается ночь,
Когда ты остаёшься одна,
Ты зовёшь её – девочку, дочь.
И живою приходит она.
То не вешние росы –
Глаз живое сиянье.
То волнистые косы
Пахнут свежестью ранней.
Ты дыханьем своим
Согреваешь ей руки.
Прижимаешься к ним
После долгой разлуки.
И часами упрямо
Ты зовёшь её: «Алла!».
Слышишь? Нежное: «Мама», -
Дочь в ответ прошептала.
И незримою тенью
Над тобою склонилась.
Ты зовёшь то виденье,
Чтоб ещё повторилось!
То ли явь, то ли сон –
Как назвать, я не знаю.
Колыбельную песнь
Ей поёшь засыпая.
И хоть знает иль нет,
Что здесь мать уж давно одинока?
Медлит серый рассвет
Заглянуть не решается в окна.
А вокруг продолжается жизнь.
Ты опять в её бережной власти.
Там ребята тебя заждались,
В том, до боли знакомом, А-классе…
Материнский негромкий рассказ:
Как училась, мечтала, как пела,
Приходила сюда, в этот класс,
И вон там, у окошка сидела…
Дверь распахнута. Настежь окно.
Отчего же так душно стало?
И звонок прозвенел уж давно.
А ребята всё ждут. Им мало.
- Как погибла? И смотрят на мать
Так открыто, так бессердечно.
Ты прости их. Откуда им знать,
Что страданье бывает вечным.
- Не могу, - побелела она, -
Вы простите, мои дорогие,
Я о детстве ещё. А война…
Пусть о ней вам расскажут другие.
Путь нелёгкий нами проторен,
Чтобы знамени развеваться.
Слушай, юность, о тех, которым
Вечно будет по восемнадцать.
Захлебнулась от гнева степь –
Не косой, устарели косы,
В бронированных башнях смерть
Пляшет тенями на откосах.
Я пойду! И – взлетел весь состав!
Глухо ахнула Смерть. И смолкла.
Шепчет девушка, к травам припав:
- Это долг мой. Я – комсомолка.
Ты ведь знаешь, как жизнь я люблю,
Золотые закаты над Доном.
Как я шелест акаций ловлю,
Как любуюсь резьбой их зелёной!
Это ты научила меня
Устремляться мечтою в небо,
Видеть чудо в сиянии дня,
В блеске звёзд и в запахе хлеба.
Снова сердца коснулся нетленный огонь:
Ты, заплакав о ней сегодня,
Приоткрыла коробку. И льёт на ладонь
Золотыми лучами тот орден.
Символ славы и доблести. Он…
Его после, потом прислали…
Глубоко запрятанный стон
Вдруг прорвался. И тут же замер.
Нет нельзя, чтобы скорбная тень
Прикоснулась к её портрету.
Пусть глядит с него солнечный день,
Ничего не знавший про это:
В ночь ползла, в ненавистный бой,
Степь родная, прибавь ей силы,
Чтоб отряд прикрыла собой.
То не басня, не сказка. Было!
Было так. И, чуть дрогнув, трава
Повторила биение пульса.
А к тебе полетели слова:
- Дорогая моя, не волнуйся.
Я с друзьями. Я здесь не одна.
Лида, Костя, Володя, Нина…
Вместе с ними идёт к самолету она,
Открывает дверцу кабины.
И машина, крылом качая,
Отогнав все сомнения прочь,
Драгоценный свой груз бросает
Прямо в звёздную майскую ночь.
Замер гул. И звенящая тишь.
Или враг притаил дыханье?
Что ты, лес, виновато молчишь,
Что скрываешь за этим молчаньем?
Шли тринадцать в последний бой.
Шёл в бессмертье отряд. Шёл Югов.
Ни один не вернулся домой –
Рассказать о подвиге друга.
Объяснить, почему в тот вечер
В облаках окровавленной пыли
Рвался в степь окровавленный ветер
И багровыми зори были.
Груды стреляных гильз в траве.
Кровь и кровь – её время не смоет.
Опалённой листвою лес
Молча падает на героев…
Есть в посёлке донецком простой
обелиск,
Полевыми увитый цветами,
Там созвездья небес опускаются вниз,
И лучи их сливаются в пламя.
И всю ночь там огонь негасимый
горит,
Золотою звездой отражённый.
И нетленной легендою дышит гранит,
Материнской слезой обожжённый.

(Это было 31 мая 1943 года).

Антонина Ленкова.

1963 год.